– Запускайте кодовые команды.
Синклер принялся за работу на клавиатуре перед собой, потом поднял телефонную трубку, давая устное подтверждение САК в Омаху и НОРАД в крепость в горе Шейен, штат Колорадо. Адмирал Нэрремор взял телефонную трубку, немедленно соединившую его со штабом военно–морских сил в Пентагоне. В несколько минут военно–воздушные и военно–морские базы страны заживут повышенной активностью. Шифрованные команды о нулевой боевой готовности прошелестят по проводам и несмотря на это будут выполнены другие подтверждающие действия на радарном оборудовании, датчиках, мониторах, компьютерах и сотнях других элементах высокотехнологичной военной машины также, как и десятках крылатых ракет и тысячах ядерных боеголовок, скрытых в бункерах по всему Среднему Западу от Монтаны до Канзаса.
Президент замкнулся. Решение принято. Председатель КНШ Бергольц попрощался с собравшимися и подошел к Президенту, чтобы взять его за плечо и сказать, какое правильное и твердое было это решение. После того как военные советники и чиновники покинули Ситуационную Комнату и двинулись к лифтам в ближайшем вестибюле, Президент остался сидеть в одиночестве. Трубка его остыла, но он никак не мог прийти в себя и снова разжечь ее.
– Сэр?
Он подскочил, повернувшись на голос. Хэннен стоял около двери.
– У вас все в порядке?
– Все в порядке,– слабо улыбнулся Президент. Воспоминания о славных днях астронавта промелькнули у него в голове. – Нет, Господи Иисусе, я не знаю. Думаю, что в порядке.
– Вы приняли правильное решение. Мы оба знаем это. Советы должны осознать, что мы не боимся.
– Я боюсь, Ганс! Я чертовски боюсь!
– И я тоже. И все другие, но нами не должен править страх.
Он придвинулся к столу и перелистнул некоторые папки. Через минуту придет молодой человек из ЦРУ, чтобы уничтожить все эти документы.
– Мне кажется, что вам лучше послать Джулиана и Кори сегодня вечером в подземное убежище, сразу же, как только они соберут вещи. А мы что–нибудь придумаем для прессы.
– Разберемся, когда прибудем, мы всегда успеем.
– Ганс? – голос Президента стал мягче, чем у ребенка,– если… если бы вы были Богом… Вы бы уничтожили этот мир?
Мгновение Ганс молчал. Потом:
– Полагаю… Я бы подождал и посмотрел. Если бы я был Богом, я имею в виду.
– Подождал и посмотрел на что?
– Кто победит. Хорошие парни или плохие.
– А между ними есть какая–нибудь разница?
Хэннен умолк. Попытался говорить, но понял, что не может.
– Я вызову лифт,– сказал он и вышел из Ситуационной Комнаты.
Президент разжал ладони. Падающий сверху свет сверкнул на запонках, украшенных печатью Президента США, которые он всегда носил.
– У меня все в порядке,– сказал он про себя,– все системы работают.
Что–то сломалось у него внутри, и он чуть не заплакал. Ему хотелось домой, но дом был далеко–далеко от его кресла.
– Сэр? – позвал его Хэннен.
Двигаясь медленно и скованно, как старик, Президент встал и вышел навстречу будущему.
11 часов 19 минут после полудня (восточное дневное время)
Нью–Йорк
Трах!
Она почувствовала, как кто–то ударил по ее картонной коробке, и схватила, а затем прижала к себе поплотнее свою брезентовую сумку. Она устала и хотела покоя. Девушке нужен сон красоты, подумала она и снова закрыла глаза.
– Я сказал, пошла вон!
Руки схватили ее за лодыжки и грубо выволокли из коробки на мостовую. Когда ее вытащили, она негодующе закричала и начала бешено лягаться.
– Ты, сукин сын, негодяй, оставь меня в покое, негодяй!
– Глянь на нее, какое дерьмо! – сказала одна из двух фигур, стоявших над ней, освещенных красным неоновым светом от вьетнамского ресторанчика напротив Западной Тридцать Шестой улицы.
– Это женщина!
Другой человек, который держал ее за лодыжки выше грязных брезентовых спортивных туфель и вытащил ее наружу, прорычал хриплым голосом:
– Женщина или нет, а я расшибу ей задницу.
Она села. Брезентовая сумка со всеми столь дорогими ей принадлежностями плотно прижата к ее груди. В красном потоке неона на скуластом крепком лице видны глубокие морщины и уличная грязь. Глаза, запавшие в фиолетовые провалы бледного водянисто–голубого цвета, светятся страхом и злобой. На голове голубая шапочка, которую она днем раньше нашла в опрокинувшемся мусорном ящике. Одежда состояла из грязной серой с набивным рисунком блузы с короткими рукавами и мешковатой пары мужских коричневых брюк с заплатами на коленях. Это была ширококостная плотная женщина, живот и бедра выпирали из грубой ткани брюк; одежда, как и брезентовая хозяйственная сумка, попала к ней от доброго служителя Армии Спасения. Из–под шапочки на плечи неряшливо падали коричневые волосы с проседью, часть из них была обкромсана то тут, то там, где удалось достать ножницами. В сумке лежали в неописуемом сочетании предметы: катушка рыболовной лески, проеденный молью ярко–оранжевый свитер, пара ковбойских сапог со сломанными каблуками, ржавый церковный поднос, бумажные стаканчики и пластмассовые тарелки, годичной давности журнал “Космополит”, кусок цепочки, несколько упаковок фруктовой жвачки и другие вещи, о которых она уже и позабыла, были в той сумке. Пока двое мужчин разглядывали ее, один из них угрожающе, она сжимала сумку все крепче. Ее левый глаз и скула были ободранные и вздувшиеся, а ребра болели в том месте, которым ей пришлось считать ступени лестницы по милости одной разгневанной женщины из христианского приюта три дня назад. Она приземлилась на площадке, вернулась назад по лестнице и вышибла у той женщины пару зубов точным свинцовым ударом правой.